Из интервью Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла, информационному агентству ТАСС, 10 марта 2015 г.
…Я сомневаюсь во многом, кроме одного – Божиего бытия. В этом у меня никогда сомнения не возникали. Может, только в юношеские годы. Я тогда много читал. У отца была прекрасная библиотека, он ни на что деньги не тратил, лишь на книги. К пятнадцати годам я прочел и Бердяева, и Франка, и Флоренского, воспитывался на произведениях тех мыслителей, имена которых большинству наших соотечественников открылись значительно позже, в период перестройки. Эта литература заставила меня переосмысливать и то, что было сформировано религиозным воспитанием в семье.
В пятнадцать лет я ушел из родительского дома и поступил на работу в ленинградскую геологическую экспедицию. Параллельно учился в вечерней школе. Я хотел познать реальную жизнь, проверить себя. И ранее прочитанные книги, и люди, с которыми тогда встречался, помогли преодолеть тот сложный и рискованный период, случающийся, наверное, у всех подростков в переходном возрасте… А так я, конечно, сомневаюсь. Если потерять чувство критического восприятия действительности, а оно всегда связано с сомнением, можно наделать много ошибок.
…Пришлось окончить духовную семинарию, а затем и академию за четыре года вместо восьми. Настоящая гонка с препятствиями! Такое условие поставил мой духовный наставник митрополит Ленинградский Никодим. Именно по его благословению в середине 60-х я поступил в семинарию. И позже владыка, которого отношу к числу наиболее выдающихся архиереев, вел меня по жизни, помогал участием. Он сказал: «Быстрее заканчивай академию. Выучишься на отлично, посодействую твоей поездке в Оксфорд. Докторскую диссертацию будешь там писать».
Я вдохновился, поскольку очень хотел учиться. Получил степень кандидата богословия, исполнял послушание личного секретаря митрополита Никодима, а через год он сказал: «В Оксфорд поедет следующее поколение, а ты давай-ка в Женеву – будешь представлять Московский Патриархат при Всемирном Совете Церквей».
…В какой-то момент у меня возникли сложности с тогдашними властями Ленинграда, пришлось очень и очень не просто. В светских категориях это можно было бы охарактеризовать как безнадежный срыв карьеры. В декабре 1984 года меня освободили от должности ректора Ленинградских духовных академии и семинарии, перевели на провинциальную кафедру в Смоленск. Ладно бы, только перевели! В весьма влиятельном по тем временам учреждении под названием Совет по делам религий мне сказали: «Вам следует хорошенько запомнить, что вы – самый последний, самый плохой архиерей Русской Православной Церкви. Таким и останетесь. Ваша задача заключается в том, чтобы тихо сидеть в Смоленске и брать пример с остальных, учиться строить отношения с властью в обществе, которое не связывает будущее с религиозной верой».
В Смоленске я столкнулся с очень тяжелыми условиями жизни, быта. Если называть вещи своими именами, поначалу жить было негде. Рассказываю иногда коллегам, особенно молодым архиереям, они этого понять не могут, верят с трудом. Один эпизод, зарисовка с натуры. Первую ночь я спал в комнате, в которую меня определил местный приходской сторож. Утром он спрашивает: «Как отдыхалось?» Отвечаю: «Нормально. Правда, кошка до самого утра по одеялу бегала, будила». Он говорит: «Владыка, у нас нет кошек. Это крысы»…
Такой вот новый опыт для человека, который считал, что приносит Церкви определенную пользу, возглавлял духовную академию, ездил по заграницам…
Словом, по-человечески момент оказался весьма непростым. И я спрашивал Господа: за что? для чего? Иногда бывает так, что Бог отвечает твоими же мыслями. Я подумал: сейчас ты не узнаешь, почему и зачем это, истина откроется после. И вот спустя какое-то время мне понадобилось приехать в Москву на встречу с тогдашним управляющим Московской Патриархии по делам епархии, каковым был митрополит Алексий, будущий Патриарх всея Руси. И вдруг он произносит ровно те же слова: «Мы не знаем, владыка, почему так произошло с вами. Нам всем это станет известно позже».
Если бы меня не отправили в Смоленск, вряд ли бы я познал глубинную Россию, прочувствовал реалии приходской и епархиальной жизни Русской Православной Церкви. Надо было пройти по этому бездорожью и грязи – в прямом смысле слова, прикоснуться к жизни бедных приходов, которые открылись во время Великой Отечественной войны, да так и прозябали в полуразрушенных зданиях, увидеть быт нашей деревни со всеми ее многочисленными проблемами, чтобы понять, казалось бы, очевидное: Россия – это не Москва и не Ленинград. Точнее, не только эти два столичных города. Бог открыл мне эту реальность и обогатил опытом, который я никогда не получил бы, если бы остался на прежней жизненной траектории.
…Я воспринимаю служение Патриарха как ту жертву, которую можно и должно ежедневно приносить Богу и людям. Часто говорю молодым монахам, что принимать священство ради перспективы карьерного роста – безумие и духовное самоубийство. Рост в церковной иерархии, если можно так выразиться, повышение жертвенности, самоотдачи, а вовсе не обладания привилегиями начальствующих. Но, надо понимать, эта жертва – не вынужденная, а произвольная, свободная, я даже скажу – радостная и благодарная.
Почему в Православной Церкви высшее управление поручается только епископам, имеющим монашеский постриг, а не семейным людям? Невозможно разрываться между двумя семьями – малой и большой, то есть Церковью. Это такое служение, которое требует тебя целиком, без отвлечения на личные интересы, развлечения, хобби и прочее, что вполне допустимо в обычной жизни. И, кстати, не стоит противопоставлять ответственность перед Богом и перед людьми. Ответственный перед Богом человек не может вести себя безответственно по отношению к людям…
Издевательства над религией и оскорбление религиозных чувств также немыслимы, как и оскорбление по национальности. Сегодня Европа захлебывается от пены, которую сама же взбила попыткой совместить мультикультурализм и либеральные ценности. Слава Богу, в России есть здравый смысл на законодательном уровне не допускать самой возможности таких ситуаций, как публикация в СМИ кощунственных религиозных карикатур. О какой бы религии ни шла речь..
…Я сомневаюсь во многом, кроме одного – Божиего бытия. В этом у меня никогда сомнения не возникали. Может, только в юношеские годы. Я тогда много читал. У отца была прекрасная библиотека, он ни на что деньги не тратил, лишь на книги. К пятнадцати годам я прочел и Бердяева, и Франка, и Флоренского, воспитывался на произведениях тех мыслителей, имена которых большинству наших соотечественников открылись значительно позже, в период перестройки. Эта литература заставила меня переосмысливать и то, что было сформировано религиозным воспитанием в семье.
В пятнадцать лет я ушел из родительского дома и поступил на работу в ленинградскую геологическую экспедицию. Параллельно учился в вечерней школе. Я хотел познать реальную жизнь, проверить себя. И ранее прочитанные книги, и люди, с которыми тогда встречался, помогли преодолеть тот сложный и рискованный период, случающийся, наверное, у всех подростков в переходном возрасте… А так я, конечно, сомневаюсь. Если потерять чувство критического восприятия действительности, а оно всегда связано с сомнением, можно наделать много ошибок.
…Пришлось окончить духовную семинарию, а затем и академию за четыре года вместо восьми. Настоящая гонка с препятствиями! Такое условие поставил мой духовный наставник митрополит Ленинградский Никодим. Именно по его благословению в середине 60-х я поступил в семинарию. И позже владыка, которого отношу к числу наиболее выдающихся архиереев, вел меня по жизни, помогал участием. Он сказал: «Быстрее заканчивай академию. Выучишься на отлично, посодействую твоей поездке в Оксфорд. Докторскую диссертацию будешь там писать».
Я вдохновился, поскольку очень хотел учиться. Получил степень кандидата богословия, исполнял послушание личного секретаря митрополита Никодима, а через год он сказал: «В Оксфорд поедет следующее поколение, а ты давай-ка в Женеву – будешь представлять Московский Патриархат при Всемирном Совете Церквей».
…В какой-то момент у меня возникли сложности с тогдашними властями Ленинграда, пришлось очень и очень не просто. В светских категориях это можно было бы охарактеризовать как безнадежный срыв карьеры. В декабре 1984 года меня освободили от должности ректора Ленинградских духовных академии и семинарии, перевели на провинциальную кафедру в Смоленск. Ладно бы, только перевели! В весьма влиятельном по тем временам учреждении под названием Совет по делам религий мне сказали: «Вам следует хорошенько запомнить, что вы – самый последний, самый плохой архиерей Русской Православной Церкви. Таким и останетесь. Ваша задача заключается в том, чтобы тихо сидеть в Смоленске и брать пример с остальных, учиться строить отношения с властью в обществе, которое не связывает будущее с религиозной верой».
В Смоленске я столкнулся с очень тяжелыми условиями жизни, быта. Если называть вещи своими именами, поначалу жить было негде. Рассказываю иногда коллегам, особенно молодым архиереям, они этого понять не могут, верят с трудом. Один эпизод, зарисовка с натуры. Первую ночь я спал в комнате, в которую меня определил местный приходской сторож. Утром он спрашивает: «Как отдыхалось?» Отвечаю: «Нормально. Правда, кошка до самого утра по одеялу бегала, будила». Он говорит: «Владыка, у нас нет кошек. Это крысы»…
Такой вот новый опыт для человека, который считал, что приносит Церкви определенную пользу, возглавлял духовную академию, ездил по заграницам…
Словом, по-человечески момент оказался весьма непростым. И я спрашивал Господа: за что? для чего? Иногда бывает так, что Бог отвечает твоими же мыслями. Я подумал: сейчас ты не узнаешь, почему и зачем это, истина откроется после. И вот спустя какое-то время мне понадобилось приехать в Москву на встречу с тогдашним управляющим Московской Патриархии по делам епархии, каковым был митрополит Алексий, будущий Патриарх всея Руси. И вдруг он произносит ровно те же слова: «Мы не знаем, владыка, почему так произошло с вами. Нам всем это станет известно позже».
Если бы меня не отправили в Смоленск, вряд ли бы я познал глубинную Россию, прочувствовал реалии приходской и епархиальной жизни Русской Православной Церкви. Надо было пройти по этому бездорожью и грязи – в прямом смысле слова, прикоснуться к жизни бедных приходов, которые открылись во время Великой Отечественной войны, да так и прозябали в полуразрушенных зданиях, увидеть быт нашей деревни со всеми ее многочисленными проблемами, чтобы понять, казалось бы, очевидное: Россия – это не Москва и не Ленинград. Точнее, не только эти два столичных города. Бог открыл мне эту реальность и обогатил опытом, который я никогда не получил бы, если бы остался на прежней жизненной траектории.
…Я воспринимаю служение Патриарха как ту жертву, которую можно и должно ежедневно приносить Богу и людям. Часто говорю молодым монахам, что принимать священство ради перспективы карьерного роста – безумие и духовное самоубийство. Рост в церковной иерархии, если можно так выразиться, повышение жертвенности, самоотдачи, а вовсе не обладания привилегиями начальствующих. Но, надо понимать, эта жертва – не вынужденная, а произвольная, свободная, я даже скажу – радостная и благодарная.
Почему в Православной Церкви высшее управление поручается только епископам, имеющим монашеский постриг, а не семейным людям? Невозможно разрываться между двумя семьями – малой и большой, то есть Церковью. Это такое служение, которое требует тебя целиком, без отвлечения на личные интересы, развлечения, хобби и прочее, что вполне допустимо в обычной жизни. И, кстати, не стоит противопоставлять ответственность перед Богом и перед людьми. Ответственный перед Богом человек не может вести себя безответственно по отношению к людям…
Издевательства над религией и оскорбление религиозных чувств также немыслимы, как и оскорбление по национальности. Сегодня Европа захлебывается от пены, которую сама же взбила попыткой совместить мультикультурализм и либеральные ценности. Слава Богу, в России есть здравый смысл на законодательном уровне не допускать самой возможности таких ситуаций, как публикация в СМИ кощунственных религиозных карикатур. О какой бы религии ни шла речь..